23 февраля 1917 года Император Николай II прибыл в Ставку. Тем не менее, он был обеспокоен событиями в Петрограде. Отъезд Государя в Ставку был неожиданным. 6 (18) августа 1892 года был произведён в полковники.

Потом он прошел в остальные комнаты. В гостиной он сел в мягкое кресло, долго рассматривал картину, на которой был изображен старый паровоз и несколько вагонов, показавшихся из-за поворота.

Какое мрачное предзнаменование в свете всего последующего! Через день они унесут Императора в Могилев, чтобы через две недели привезти его обратно уже узником, обреченном на крестный путь и мученическую смерть.

Все было как обычно: почетный караул при отъезде, как всегда составлено «Дело о путешествии Его Величества в действующую армию»{484}. Отбытие Императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду 22 февраля.

В советской литературе

Дворцовый комендант Воейков свидетельствовал: «В 5 часов был кинематограф в Круглом зале Александровского дворца. Когда кончился сеанс, я проводил Государя в его кабинет. По пути Его Величество обратился ко мне со словами: «Воейков, я решил в среду ехать на Ставку».

Пили чай в новой комнате за круглым столом. На другой день утром, придя к Государыне, я застала ее в слезах. Простились с ним, по обыкновению, в зеленой гостиной Государыни. Таким образом, мы видим, что на срочный отъезд Царя в Ставку повлияли два человека — генералы Алексеев и Гурко, то есть фактически два главнокомандующих.

Интересны действия министра внутренних дел А.Д. Протопопова в момент, когда он узнал об отъезде Государя. Воейков вспоминал, что после того, как услышал от Царя решение ехать в Ставку, он связался по телефону с Протопоповым. Александр Дмитриевич, — сказал я ему, — Государь решил в среду ехать на Ставку.

Оценка в русской эмиграции

При этом он добавил, что в понедельник или во вторник, после доклада у Государя, заедет ко мне и подробно расскажет о происходящем, чтобы меня окончательно успокоить. В понедельник А.Д. Протопопов в Царском Селе не был, приехал во вторник вечером. Царь, со своей стороны, знал о том давлении, которое хотели на него оказать союзники во время конференции в январе в Петрограде. Император отправился в штаб для очередного доклада о положении на фронте.

Официальная оценка в СССР

Суббота. От 10 утра Его Величество изволил посетить Свой Штаб. От 2 Государь в сопровождении Особ Свиты прогуливались на моторах. В 18-00 Государь отбыл ко всенощной в церковь Штаба»{493}. Телефонист мне передал, — пишет Дубенский, — что только что окончился разговор Государя (из его кабинета) с Императрицей в Царском, длившийся около получаса.

24 февраля она высылает Государю письмо в Ставку: «Вчера бьши беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные. Как бы там ни было, но из первых, дошедших до него сообщений, Николай II не мог составить себе подлинного представления о событиях в Петрограде. Таким образом, мы видим, что, несмотря на создавшуюся в Петрограде опасную обстановку, ни Николай II, ни окружавшие его люди свиты почти ничего о ней знали, вернее, они не знали о масштабах волнений.

Сейчас невозможно сказать, в какой степени Алексеев задерживал информацию, а в какой степени эта информация поступала искаженной из Петрограда. Факт тот, что фактически до 27 числа Государь имел искаженное представление о происходившем в Петрограде»{498}. Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. 26 февраля, в воскресенье, в Петрограде наступило затишье, и Хабалов отправил Царю телеграмму, что беспорядки прекратились.

Родзянко начал забрасывать Ставку своими тревожными телеграммами лишь 27 февраля, и в этих телеграммах уже слышится шантаж. Волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. Ясно, что это «доверенное лицо» должен был быть либо сам Родзянко, либо князь Львов. Тот же самый шантаж и в телеграмме, посланной в Могилев: «Положение серьезное.

Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Рузский в начале посетовал: «Очень жаль, что с 24 по 27 февраля не удосужились сообщить о том, что делается в Петрограде. Обо всем этом тоже не потрудились, может быть и с целью, сообщить на фронт»{503}.

Он посылает Царю телеграмму, в которой говорится: «Ставка. Ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему она не может не отразить в себе настроения страны. Но бесспорно, что Алексеев вел самые тесные переговоры с Родзянко и тот в своих планах опирался именно на него. Главной же целью Родзянко было — «Ответственное министерство».

Преобразования в военной сфере

Я и раньше в мирное время честно служил Престолу и Отечеству в нашем батальоне. Он лишь повторяет чьи-то слова, ловко ему вложенные голову, в истинность которых, впрочем, он поверил. С этим пошли в Государственную думу. С трудом пробрались в Екатерининский зал. Все битком набито самой разношерстной публикой.

В этот момент в разговор вмешался Милюков. Однако неправильно было бы думать, что все воинские части придерживались подобного лозунга, и что в армии проводилась единственно линия Родзянко. Мы уже приводили отрывок из воспоминаний В. Бонч-Бруевича о сектантах-казаках, которые ему обещали «в народ не стрелять». Я наверное знаю, — продолжал писать В. Бонч-Бруевич, — что этот казачий полк один из первых был признан ненадежным.

В нем — «список лиц, сопровождавших Его Величество». 26 февраля в камер-фурьерскому журнале появляется запись: «26.02. Тем временем, в Петрограде вовсю уже шли беспорядки. Так бы и сидел в этом уютном кресле, забыв о всех делах, да, к сожалению, они все время о себе напоминают»»{483}.